Один шаг между жизнью и смертью - Страница 18


К оглавлению

18

Так или иначе, очухавшись и до конца осознав, что он натворил. Шарабан испугался настолько, что окончательно потерял голову. По крайней мере, выглядело это именно так, хотя Шубин подозревал, что у Шарабана был свой расчет: отсидеться в тихом местечке, а через несколько лет тихонько выкопать денежки и отвалить за бугор. Расчет был, конечно, наивный – от Графа не спрячешься, – но умственные способности Шарабана всегда оставляли желать лучшего, а теперь, помимо всего прочего, он был смертельно напуган. Так или иначе, но Шарабан, два года подряд находившийся в розыске, закопал деньги на опушке подмосковного леса, хорошенько запомнил место и заявился прямиком в ближайшее отделение милиции. Там, в отделении, удивились настолько, что даже не стали его бить, а прямиком позвонили на Петровку и стали оформлять явку с повинной.

Шарабан очень быстро обнаружил, что сглупил: обрадованные его появлением “внутренние органы” весьма оперативно повесили на него парочку своих “глухарей”, и оказалось, что ломится ему не от трех до пяти, как он по наивности рассчитывал, а на всю катушку – от восьми до пятнадцати с конфискацией. Тогда Шарабан понял, что влип, и заметался.

Спасение – или то, что можно было сослепу принято за спасение, – пришло неожиданно. В один прекрасный день Шарабана вызвали в помещение для свиданий, где он с дрожью в коленях увидел Шубина. К услугам “адвоката мафии” Шарабан раньше не прибегал, но отлично знал, кто такой этот высокий, начинающий полнеть, лысоватый мужчина в безупречном деловом костюме и очках в тончайшей золотой оправе. Не было никаких сомнений и в том, кто нанял Шубина: судя по всему. Графу были срочно нужны его деньги, и он решил выдернуть свою шестерку из-за решетки, чтобы без помех “расспросить” его в укромном местечке. Шарабан понял, что пропал окончательно, со всеми потрохами, и Шубину не пришлось долго трудиться, чтобы расколоть этого идиота: достаточно было просто сказать ему, что Граф гарантирует ему личную неприкосновенность в случае, если он, Шарабан, честно признается, куда спрятал деньги.

Шубин рискнул и выиграл: загнанный в угол Шарабан раскололся и назвал место, где зарыл деньги. В тот же день адвокат совершил одинокую прогулку на лоно природы. Вернувшись с этой прогулки, он стал богаче на четыре с половиной миллиона долларов. На следующий день, встретившись со своим подзащитным, он ловко передал ему наполненный прозрачным бесцветным раствором шприц. Присутствовавший при этом вертухай почему-то отвернулся на целую минуту. Впрочем, Шарабан не удивился такому странному поведению вертухая: тому наверняка заплатили за утрату бдительности, и заплатили очень щедро.

"Вот, – сказал ему Шубин, вкладывая шприц в дрожащую холодную ладонь, – это тебе гостинчик от родственника. Он шлет тебе привет и говорит, что не помнит зла. Отдыхай, поправляйся, дома тебя ждут с нетерпением”.

В шприце была обычная доза Шарабана – с той лишь разницей, что раствор был не двух– и даже не шестипроцентный. Прозрачная жидкость, заполнявшая одноразовый шприц, содержала в себе восемьдесят три процента высококачественного героина, и Шарабан умер через несколько секунд после инъекции, даже не успев понять, что с ним приключилось.

Разумеется, никакой Граф Шубина не нанимал: он узнал обо всем по своим собственным каналам и решил, что настал его звездный час. Прикарманив денежки и убрав Шарабана, адвокат исчез из города. Граф – противник серьезный, и Шубин решил, что небольшой отпуск не повредит его здоровью.

Четыре миллиона – очень большая сумма, и стоит ли удивляться тому, что не только мелкий уголовник Шарабан, но и такой стреляный воробей, как Андрей Валентинович Шубин, утратил большую часть своих умственных способностей перед лицом такого богатства?

В рекордно короткий срок он отыскал и снял дом, который должен был приютить его на время, необходимое для оформления документов на выезд. Это была развалюха, приткнувшаяся на самой опушке леса – последняя в ряду таких же развалюх, из которых состояла единственная улица доживавшей свои последние дни деревушки Мохово. Крыша здесь протекала, по углам шуршали мыши, от полуразрушенной русской печки тошнотворно воняло застарелой гарью, заросшие грязью подслеповатые окна почти не пропускали свет. Посреди заполоненного лебедой двора торчал сгнивший колодезный сруб. Вода в нем имела зеленоватый оттенок и попахивала тиной, так что Шубин не рисковал пить ее без предварительного кипячения, а нужника не было вообще. По нужде приходилось бегать в лес, который вплотную подступал к поросшему всякой дрянью пустырю, бывшему некогда огородом. Посреди огорода торчал полусгнивший корявый труп яблони, на растопыренных сухих ветвях которого любили устраиваться залетевшие из леса сороки. Тут и там из бурьяна и лебеды высовывались проклюнувшиеся из занесенных ветром семян молодые деревца, не имевшие никакого отношения к садоводству и огородничеству.

Если отвлечься от мелких бытовых неудобств, которые начавшему тучнеть и отвыкшему от подобной неустроенности Андрею Валентиновичу вовсе не казались такими уж мелкими, здесь, в деревне Мохово, было просто чудесно. Место было живописное – в низинке между поросшими корабельными соснами пологими песчаными холмами, воздух по утрам бодрил так, что у Шубина кружилась голова, а за лесом, метрах в двухстах от того места, где Андрей Валентинович обычно справлял нужду, нежданно-негаданно обнаружилась река. Неширокая полоса черной, как сырая нефть, настоянной на древесной коре глубокой воды неторопливо катилась между невысокими белопесчаными обрывами, покрываясь рябью там, где из нее торчали коряги, а то и целые сосновые стволы, рухнувшие в реку вместе с кусками подмытого весенним паводком берега.

18